Виктория и сама не поняла, что пятится, пока не обнаружила, что от бегства её удерживает лишь вцепившийся в запястье ухмыляющийся Сашка. Девушка яростно дёрнула руку на себя, набрала в лёгкие воздух для протеста...
Толян повернулся, его полный тихого бешенства взгляд скользнул по Сашке... и споткнулся о Викторию. Именно споткнулся, как ещё это можно назвать? Нет, он отлично знал, что она должна стоять там. Он видел её на тренировке, почувствовал её пробуждение, почувствовал, как она вошла в комнату. Он мог не оборачиваясь метнуть нож ей в глаз — и попасть. Но теперь, когда его взгляд упал на эту новую, закованную в белый шёлк Викторию, он споткнулся. На мгновение вылетел с заранее намеченного пути действий.
Губы мужчины едва заметно дрогнули, глаза стремительно и цепко пробежались по её фигуре. Инстинктивный, не контролируемый взгляд. Грудь, лицо, глаза, волосы... ноги. Взгляд, который мужчина, сам того не замечая, бросает на незнакомую, но хорошенькую женщину. Не голодный и уж конечно не тот, который выдаёт какие-то серьёзные намерения. Но и не тот, которым смотрят на обычное произведение искусства. Просто такой... взгляд. Очень мужской. Очень быстрый.
И тут же, точно спохватившись, глаза налились тёмным гневом и неодобрением. Толян прямо-таки каждой чёрточкой своего лица демонстрировал, как ему не нравится новая ученица. Но Виктория не обижалась — в этой неприязни не было ничего личного. Против девочки Вики этот громила ничего не имел. Его бесило лишь то, что она с собой принесла. Странное, нелогичное поведение учителя, которому Толян, сам того не заметив, привык полностью доверять. Раскол в группе, за которую он цеплялся, как за последнюю соломинку. Неуверенность и напряжение. Нет, Анатолию определённо не за что было любить новую соученицу.
Но Викторию это уже не пугало. Внутри у неё расцветало, растекалось какое-то сладкое, приятное тепло. Девушка не узнала его: смесь уверенности, удовлетворения, самолюбования и чего-то ещё. Просто... Просто когда эта бомба ярости, силы и насилия, готовая в любой момент взорваться термоядерным гневом, сделала паузу, дабы оценить её, Виктории, фигуру...
В общем, впервые за свою короткую, но отнюдь не девственную жизнь Избранная почувствовала себя женщиной. И чувство это ей очень понравилось.
— Приветствую вас, Виктория. Надеюсь, вам у нас будет хорошо, — выплюнул Толян положенные по этикету фразы, тоном и выражением лица подчёркивая, что имеет в виду он как раз противоположное. И отвернулся обратно к своему монитору, даже не удосужившись выслушать ответ. Но Виктория на него уже не обижалась. Она вообще не была уверена, что сможет когда-либо обидеться на Анатолия. Слишком много он для неё сделал этим быстрым, им самим не замеченным взглядом. Она и сама ещё не понимала сколько. Зато это хорошо понимали те, кто вложил столько усилий в создание её одежды.
Виктория же даже не удивилась, почему с такой лёгкостью читает настроения и мысли этого сумрачного парня. Не по выражению же лица, в конце концов. Ну какое выражение может быть у каменной маски?
— Знакомься. Это — Барс.
Виктория посмотрела в указанном направлении и почувствовала, как глаза её становятся круглыми и глупыми. Барс был рыжим котом. Кроме того, он был самым толстым, самым высокомерным и самым матёрым котярой, какого ей доводилось видеть. В уме сразу всплыла картинка из детского мультика. «Возвращение блудного попугая» — так он назывался. Был там этакий толстенный рыжий котяра, из-под огромной туши которого торчали тонкие лапки, а на морде застыло выражение собственного превосходства. Так вот, рисовали того кота не иначе как с Барса.
По крайней мере, понятно, почему его не называли Барсиком — язык не поворачивался.
— По-моему, — шепнула Виктория, — вы с ним дальние родственники.
Сашка хихикнул. Кот чуть приоткрыл зелёные глаза, удостоил Викторию ленивым взглядом и вновь заснул.
— А это — Бархан.
Избранная сглотнула. Огромный, лохматый и явно очень старый пёс. «Кавказская овчарка, с какой-то примесью», — неожиданно поняла Виктория. Пёс был неопределённо-грязного цвета, одного уха у него не хватало, двигался он с экономной грацией бывалого бойца. А когда Бархан окинул её мрачным взглядом карих глаз, девушка поняла ещё одно: «Он разумен».
Александр серьёзно взял её за руку и удерживал, не давая дёрнуться, пока пёс не обнюхал новую гостью и не удалился куда-то по своим делам. Виктория судорожно втянула воздух и поняла, что задержала дыхание. Как же она перепугалась!
А Сашка уже отводил её в сторону, самозабвенно показывая достопримечательности этого странного места. Отбросил одну из тяжёлых занавесей, открыв за ней что-то вроде небольшой кухни. Тут высился устрашающих размеров холодильник, стояла миниатюрная плита, микроволновка и ещё какое-то кухонное оборудование, определить назначение которого Виктория так и не смогла, хотя узнавание танцевало где-то на краю сознания. Чуть в стороне, на отдельной полке гордо выстроился десяток кружек.
Впрочем, кружками их назвать можно было лишь условно. Сосуды. Индивидуальные, как и их хозяева.
Тонкий хрустальный бокал, такой прозрачный, что казался почти невидимым. На нём лёгкой серебряной вязью струилась надпись «Belle», а ниже чёрным фломастером приписано «Ведьма».
Изящная чашка белого фарфора, на которой кто-то тем же неуклюжим фломастером нацарапал «Леди», и тут же — тонкая, танцующая вязь иероглифов, которые перед удивлённым взглядом Виктории сложились в слова: «Но где же мой бродяга?»